Игорь Гринштейн очень любил Одессу, любил одесситов

Эту публикацию мы посвящаем памяти друга, тележурналиста, создателя и бессменного ведущего программы «ОКО» Игоря Гринштейна. Этот замечательный, скромный, ироничный человек ушел

из жизни 8 августа 2011 года после тяжелой болезни. Но осталась память о нем, о его бескорыстии, помощи в трудную минуту, остались газетные публикации (одно время «ОКО» выходило в печатном варианте в «Юге»), остался проект, задуманный Игорем, «Время собирать. По волнам нашей памяти» под рубрикой «Народная одессика». Был бы Игорь Гринштейн жив, такие публикации появлялись бы чаще на страницах нашей газеты, чего уж скрывать. Он был идейным вдохновителем этого замечательного проекта и главным его действующим лицом.

 Постоянным нашим читателям напомним, а новым — расскажем.

 Так уж случается, что в один прекрасный момент вдруг нахлынут воспоминания. Воспоминания о том времени, когда деревья были выше, трава зеленее, а мы моложе. Когда эмоции переполняют душу и хочется всем этим с кем-то поделиться. Так однажды и случилось со мной и Игорем.

 Мы коротали за разговорами субботний январский вечер 2010 года. Слово за слово, и постепенно наша беседа перешла в вечер воспоминаний о детстве, юности, молодости…

 Игорь Гринштейн был замечательным рассказчиком (я уже писала об этом) — надо было слышать, с какой интонацией он рассказывал о дорогих ему вещах, видеть постоянно меняющееся выражение его лица. Вот он грустит-печалится, думает-размышляет, смеется-улыбается…

 Игорь мечтал о серии телесюжетов — полноценных телепрограммах, объединенных его памятью о тех далеких временах, когда мы были беззаботными, а наши родители — молодыми. С выездом «на место», телевизионным синхроном, разговорами с одесситами. Но не все в телевизионной жизни зависело только от желания Игоря.

 Само собой получилось, что я стала записывать на диктофон воспоминания Игоря, наши с ним беседы. Он рассказывал, что зачитывался двумя книжками: «Ни дня без строчки» Юрия Олеши и Валентина Катаева «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона». Они построены на воспоминаниях детства, причем обрывочных, не связанных каким-либо сюжетом, — как вспоминалось, так и писалось. В них, как живая, встает Одесса времен их детства и юности.

 «Я подумал, — говорил Игорь, — что у каждого поколения одесситов свое детство, своя юность, и что это очень хорошо — вспомнить те годы, рассказать о них и оставить эти воспоминания детям, внукам, потомкам.

 Я, конечно, ни на что не претендую. Я не Олеша и не Катаев, не умею так красиво литературно все это обработать. Но почему бы не попытаться вспомнить то, что происходило в городе, лично со мной, то, что я видел и знаю, то, что безвозвратно уже ушло, изменилось?».

 Игорь Гринштейн очень любил Одессу, любил одесситов.

 Вот так, с легкой руки моего друга, появились публикации «Время собирать. По волнам нашей памяти». Нас поддержали (откликнулись) многие известные в нашем городе люди, одесситы, живущие сейчас в других странах, наши читатели, коллеги-журналисты. Их воспоминания были опубликованы в «Юге».

 Как-то Игорь сказал, что обязательно должен познакомить меня со своим другом Вячеславом Школьником. Их семьи когда-то, давным-давно, жили в одной коммунальной квартире на Островидова, 66 (ныне улица Новосельского).

 «Он теперь тоже «пензюк», — пошутил Игорь. Дело в том, что Вячеслав Школьник с начала восьмидесятых годов живет в России, в Пензе. А я — родом из небольшого городка в Пензенской области. Второе совпадение — и я, и Вячеслав Школьник учились в Ленинграде: я закончила Ленинградский государственный университет, а Вячеслав Львович Высшую профсоюзную школу культуры, только гораздо раньше.

 «Вам, «пензюкам», есть о чем поговорить — о своем, о «пензюческом» и ленинградском!» — острил Игорь.

 Но так получилось, что познакомились мы лишь 8 августа этого года. На Втором христианском кладбище. Почтить память замечательного человека Игоря Гринштейна пришли его друзья и коллеги. Из Пензы приехал и Вячеслав Школьник.

 Игорь сдержал свое обещание — познакомил нас. Но уже с высоты Небес…

 — С Игорем мы вместе выросли в одной коммунальной квартире в доме на Островидова, шестьдесят шесть, — рассказывает Вячеслав Львович Школьник. — Мы жили в сорок пятой квартире на третьем этаже. Когда я приезжаю в Одессу, обязательно прихожу в наш старый двор. До сих пор сохранилась доска с перечнем жильцов, есть там фамилии Школьник, Гринштейн — с ума сойти! Только поржавела эта табличка. Годы…

 О тогдашних проблемах коммуналок не хочется говорить. Но у нас была одна «специфика» — мы жили в самом высоком месте города. С водой в Одессе всегда было дело «швах», к нам она практически не доходила. И когда наши мамы затевали грандиозную стирку — это была катастрофа!

 Нам с Игорем (он был худеньким пацаном) приходилось идти аж к Садовой, там был колодец, и носить по пятьдесят ведер воды, да еще на третий этаж! Наполняли водой все — вплоть до стаканов. Такая была проблема. Вот мы с ним и таскали!

 Я с ужасом сейчас думаю, как же они, бедные, жили в девятиметровой комнате втроем — Игорь, его мама тетя Дина, папа дядя Яша?

 Наши комнаты (правда, у нас их было две) разделяла тонкая стенка. А стенка — это заколоченные двухстворчатые двери, на которых висел ковер. Я как раз спал с другой стороны. Вход в комнату Гринштейнов был прямо с лестничной клетки. Зимой и осенью дуло во все щели. Можете себе представить, каково им было?

 Было печное отопление. А печка на нашей половине, дровяное и угольное отопление. Приходилось завозить дрова, колоть, пилить. Родители Игоря затыкали все дыры и щели. Постоянно простужались. Как они там ютились на этих девяти метрах?

 В каждой семье возникают передряги, неурядицы — обычные житейские дела. Через тонкую стенку-двери все это было слышно мне. А не слышать было невозможно.

 Но воспоминания о той жизни — самые светлые и добрые.

 Игорь был помладше меня. По сути дела, я был ему как старший брат. В детстве он во всем мне подражал. Я его защищал от местной шпаны. А когда я начал заниматься в художественной самодеятельности, и он потянулся к этому делу.

 Никогда не забуду: в нашей оперетте при Михаиле Водяном поставили спектакль «На рассвете». Водяной сыграл Мишку Япончика:

Не один в пистолете патрончик,
 Не один есть на свете блондин.
 Но поверьте, что Мишка Япончик
 В своем роде, конечно, один.

 В жизни знал,
 В жизни знал я немало красавиц.
 И не жалуюсь — жизнь хороша!
 Если только,
 Если только какой-то мерзавец
 Не поверит, придавим — и ша!

 — Я оперетту еще не видел, а Игорь с родителями успел посмотреть. И так Игорю понравилось, что он все время ходил и бубнил эти куплеты. Пришлось и мне идти смотреть спектакль.

 А потом предложил на эти куплеты сделать Игорю номер (он еще учился в школе). Игорь специально намалевал себе усики, сделал «бабочку», костюм у него был. Мы немного порепетировали, и Игорь с номером выступил в школе. Как он рассказывал, всем очень понравилось — первый успех на сцене был гарантирован!

 Кстати, со своими сверстниками по учебе, двору Игорь практически не общался. Он больше тянулся к ребятам постарше. Игорь был более развит, чем его ровесники, много читал, занимался в разных кружках Дворца пионеров. Я всегда его с собою брал, в свою компанию.

 Вот вспомнил… Наверное, и старые одесситы помнят колоритную личность — полубомжеватого вида мужчину. Он торговал разными поделками: прыгающими игрушками на резинке, шариками в фольге на резинке. Помню его знаменитую фразу: «Равлик-Павлик бегает-прыгает, ножками дрыгает».

 А неподалеку стоял дядька и с соответствующей интонацией говорил: «Девочки-мальчики, проверьте вес. Две копейки». Таких «проверяльщиков» в Одессе было много: на каждом углу стояли весы, и за две копейки можно было взвеситься. Это было модно.

 А в летний период резиновых дел мастер переходил на «Ланжерон», на центральные пляжи, и завлекал отдыхающих: «Равлик-Павлик бегает-прыгает, ножками дрыгает — лучшая забава для ребенка. Пока мама купается — ребенок играется».

 В нашей коммунальной квартире мы жили как одна семья. Каждое воскресенье — общий обед. Розалия Михайловна, врач-педиатр, мировая женщина, ну просто прелесть, жила в комнате миниатюрных размеров. Когда она вывешивала сушить белье на кухне, никто не мог пройти — это были паруса!

 Тетя Дина, мама Игоря, готовила фаршированную рыбу, мой папа — мясо в кисло-сладком соусе. Он это делал лихо, когда у него было настроение. Розалия не очень любила готовить, но что-то приносила на общий стол.

 Собирались, конечно, у нас — у нашей семьи была самая большая комната. Накрывали на стол и обедали — с шутками, хохмами, поздравлениями. А дни рождения отметить — это святое! Незабываемая атмосфера, трогательная…

 Людям тяжело жилось, но дух какой был! Сколько доброты, душевности! Неприятно-сти, несчастья — все это сообща перемалывалось, успокаивалось. Ты, приходя в родной дом, знал: здесь тебя защитят, погладят по головке, утешат, накормят и спать положат. Все будет нормально.

 Игоря на шестидесятилетие я поздравил стихами:

Заколдованное царство —
 Пролетевшие года.
 Только лучшее лекарство –
 Запах нашего двора.

 В старом, проржавевшем кране
 Постоянно нет воды.
 Старый дворник дядя Ваня
 И Настасьины коты.

 Как всегда, по воскресеньям
 Общий сбор — большой обед:
 Кисло-сладкое, соленья,
 Запах жареных котлет.

 Поднимает дядя Яша
 За соседей добрый тост.
 И клубится коромыслом
 Дым от наших папирос.

 Разжигает мама примус,
 Газа нету, гаснет свет.
 И еще один был минус –
 Вечно занят туалет.

 Улетела в Штаты Роза,
 Я в России, наших нет.
 Ты остался у «Привоза» —
 Символ наших прошлых лет.

 Игорь уже жил на Преображенской, напротив «Привоза».

 Я закончил восемь классов в одесской восьмидесятой школе. И пошел работать на автобазу «Одескоммунтранса». Огромная автобаза была: мусоровозные, поливомоечные, ассенизаторские машины. И уникальный директор Адольф Львович Беккер. Роман Карцев в одной из своих эстрадных миниатюр говорит примерно следующее. Был один деятель, который сказал на банкете: «Выпьем же за то дерьмо, которое нас кормит!». Так этот «деятель» — Адольф Львович. Эту фразу он произнес во время какого-то застолья.

 Это была такая школа жизни! Там я впервые понял, что такое настоящая многонациональная Одесса. Это было чудовищное смешение народов. Кто там только ни работал! Гагаузы, болгары, евреи, украинцы, русские, кавказцы… Невероятное смешение диалектов, языков, выворачивание и коверканье слов.

 Автобаза была знаменита еще и тем, что все играли в карты — шоферы, механики… И даже умудрялись это делать на работе.

 У нас работал механик Яша Коноплев. У него была «Победа». Когда он ее проигрывал в карты, кузов оказывался у одного игрока, колесо у другого, мотор у третьего. А когда рассчитывался по картежным долгам, то снова собирал «Победу».

 Были дома, квартиры, которые хозяева сдавали нелегально под игру. Зайти туда можно было по специальному паролю. Многие работники автобазы были в числе таких игроков-«нелегалов». Это было что-то невероятное!

 Я пришел на автобазу в шестнадцать лет. Мне родители на толкучке купили роскошный итальянский свитер. И я его в первую же зарплату проиграл на работе. Все играют, почему бы и мне не сыграть?! Пяти минут не прошло, как с меня сняли и этот свитер, и я лишился зарплаты. «Производственный урок» получил на всю жизнь.

 Родители поинтересовались: где свитер? Я вру — заляпал и сдал в химчистку. Проходит неделя, две… Где свитер? Пришлось сказать. Ой, что было, что было! Папа гонялся за мной вокруг стола с ремнем: «Сволочь, негодяй!».

 Очень колоритная была организация. У нас работал водитель, он был алкоголиком. Блестящий водитель! Он не мог в трезвом виде водить свой грузовик. И вот отработав в этом состоянии смену, он заезжал в гараж, где было множество машин, по линеечке ставил свой грузовик, открывал дверцу и выпадал из кабины!

 Еще я работал на автосборочном заводе. Как уже говорил, участвовал в художественной самодеятельности. Пел на танцах в парке Шевченко. Как уж я пел… Ну пел как-то. Люди слушали. Пел итальянские песни, из американского фильма «Серенада солнечной долины». А потом меня увидел одесский куплетист Генрих Григорьевич Пинский (псевдоним Таген). Он предложил: давай попробуем поработать в разговорном жанре, типаж, мол, хороший. И мы стали делать номера. Я работал с партнером ныне покойным Володей Юсимом. Генрих Григорьевич стал моим первым учителем и режиссером на эстраде.

 Пришло время, и меня пригласили на профессиональную сцену, хотя актерского образования не было. Прошел аттестацию, квалификацию, все, как положено. Я объездил бывший Союз вдоль и поперек: от Северного Ледовитого океана до Кушки, от Калининграда до Курил.

 В восемьдесят первом году уехал в Россию, в Пензу. Там я работал художественным руководителем Дома учителя (аналог одесского Дома ученых). Затем меня назначили директором Театра кукол. Через несколько лет предложили создать новый театр для детей и юношества — ТЮЗ. Кстати, во времена «единой и неделимой» я был единственным областным руководителем не членом партии!

 У моего друга Игоря Гринштейна было замечательное чувство юмора. Да вы и сами знаете. В один из моих приездов в Одессу Игорь все время подкалывал, подшучивал надо мной: «Ну вот, теперь заложу тебя жене, как ты здесь себя ведешь, как проводишь время!». А я ему в ответ: «Так напиши справку моей жене».

 Сказано — сделано. Игорь напечатал такой «документ», заверенный «подписью» тогдашнего министра иностранных дел Украины Бориса Тарасюка. Предназначался сей «документ» (на русском и украинском языках) министру иностранных дел России Лаврову, копии — президенту Путину и моей жене Татьяне.

 «Уважаемый господин Лавров! В срок с 20-го по 29 августа гражданин России Школьник Вячеслав Львович на территории независимого государства Украина в городе Одесса совершил следующие действия, не соответствующие принципам сотрудничества и дружественных отношений между нашими странами: в Одессе гражданин Школьник выпил почти всю водку и понадкусывал больше тридцати килограммов сала, чем причинил государству экономический ущерб; откровенно игнорировал одесских женщин, тем самым причинил им моральную травму; угрожал отключить Украине газ и свет, совершил попытку продажи билетов на бесплатный одесский фуникулер…

 В связи с вышеизложенным МИД Украины выражает официальный протест! Требуем принятия адекватных мер по отношению к гражданину Школьнику В.Л. В случае если наша нота не получит адекватного ответа, правительство независимой Украины оставляет за собой право высылки из Севастополя Российского флота».

 «Подпись» Тарасюка. Маленькими буквами напечатано: «Перевод с украинского языка верен. Переводчик Циперович Шмуль Иванович».

 Вот так мы с Игорем «юморили». Два солидных человека!

 — Я тоже с теплотой вспоминаю времена молодости, Одессу тех лет, — подключается к разговору приятельница Игоря Гринштейна Светлана Потапенко-Калугина, вдова одесского барда Святослава Калугина. — Моего папу прозвали Жоркой Черешней. На экраны вышел фильм «Свадьба с приданым». Помните куплеты из фильма? «Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем. До чего же климат здешний на любовь влиятелен...».

 Так вот, папа хорошо играл на губной гармонике и любил петь. Эта песня из фильма стала, как сейчас говорят, его визитной карточкой. Отсюда и прозвище — Жорка Черешня.

 Было такое, что фильмы в кинотеатрах крутили по частям: из одного кинотеатра перевозили в другой. Случалось, что запаздывали с перевозкой. В итоге — непредвиденный антракт. Зрители сидели и скучали.

 Однажды во время такого антракта папа поднялся со своего места и обратился к зрителям: «Друзья, вам скучно?». Зрители опешили. Кто-то крикнул: «Да, скучно!». И тогда папа достал губную гармонику и стал играть, а потом еще и спел. Моя мама чуть с кресла не свалилась. А в зале — аплодисменты! Настолько органично папа это все делал.

 О дружелюбии людей, о каком-то сплочении можно говорить бесконечно.

 Я помню, как родители брали меня на танцы в парк. Моя мама сейчас вспоминает: как все было просто! Прибежала с работы, простирнула платьишко, тут же высушила, погладила, почистила туфельки и бегом на танцы! Жили очень скромно, поэтому не надо было думать, что надеть.

 Меня родители усаживали на скамейку, а сами танцевали. Потом папа заказывал вальс, подходил ко мне, кланялся. Я вставала, делала реверанс, и мы вальсировали. Это были мои первые шаги к танцам, моя первая любовь к музыке.

 Если с родителями меня на танцплощадке не было, все переживали: не заболела ли я, не случилось ли что? Вот такие были времена.

 Одесские коммуналки… Слава Калугин написал песню, которую сегодня поет Валентин Куба.

 Однажды мы смотрели телевизионные новости. Вдруг сообщают, что в переулке Маланова, неподалеку от цирка, рухнул дом. Оказалось, что в этом доме в детстве жил Слава с родителями, когда они приехали в Одессу из Ленинграда. Жили в коммунальной квартире.

 Слава рассказывал, что первое время он спрашивал у мамы: почему соседи говорят по-немецки? Мама отвечала: не по-немецки, а по-еврейски. Большая коммунальная квартира была…

 Мы тут же пошли к этому дому. Действительно, два флигеля с обеих сторон рухнули. А центральная часть дома, где была Славина коммунальная квартира, устояла. «Устоял» и балкончик. Я помню, в каком смятении был Слава, слезы на глазах… Вот тогда и родилась песня о коммунальной квартире.

Какие были времена,
 Когда в квартире коммунальной
 Мы жили, бедность не тая,
 И лучшей жизни в ожиданье.

 И часто снились по ночам
 Кому кусочек хлеба с маслом,
 Кому макуха по утрам,
 Кому бульон с куриным мясом.

 Тетя Циля, тетя Соня,
 Дядя Виля, дядя Леня,
 Хаим, Лева, Мойша, Изелья.
 Я один в квартире русский,
 Но мне было очень грустно,
 Что евреем не родился я.

 У Зямы папа был завмаг,
 Мой папа — просто инженером.
 Какой я был тогда чудак,
 А папа был для всех примером.

 Нас было семеро детей,
 И каждый день буханку хлеба
 Делил на ровных семь частей
 Завсклад Илюша нам к обеду.

 Прошло уже немало лет,
 И все разъехались куда-то.
 Давным-давно и дома нет,
 И пусто там, где жил когда-то.

 Ушла былая доброта,
 Мне этих дней безумно жалко.
 Не возвратится никогда
 Моя родная коммуналка.

 Тетя Циля, тетя Соня,
 Дядя Виля, дядя Леня,
 Хаим, Лева, Мойша, Изелья.
 Я один в квартире русский,
 Но мне было очень грустно,
 Что евреем не родился я.
 Я один в квартире русский,
 А когда бывает грустно, —
 Вспоминаю вас, мои друзья…

 — О том, что Игорь покинул нас, я узнал через месяц. Так получилось, — вздыхает Вячеслав Львович Школьник. — Больно и горько, что тут скажешь… Игорь был надежным другом, замечательным собеседником, добрым, порядочным человеком. Он умел
 объединять вокруг себя хороших людей. Светлая ему память и спасибо за дружбу.

Ольга КОЛОГРЁВА // yug.odessa.ua