«Мы могли потерять сына…» (Фото)

По мнению врачей, аппендицит — заболевание коварное, никогда не знаешь, как все обернется. Повезет — несложной операции и дней пяти клинического лечения вполне достаточно, чтобы стать на ноги.

Не повезет — предстоит сложная операция, потом — длительное лечение и непредсказуемые последствия.

 Родителям восьмилетнего Димы З. повезло лишь в том смысле, что их сын остался жив. Какие будут последствия после гангренозного перитонита, они пока не знают. Все могло бы сложиться иначе, если бы операцию сделали вовремя, а не задержали ее по вине врача на полдня.

 Отец ребенка Константин позвонил в редакцию, когда Диму выписали домой и разрешили посещать школу.

 — Пока весенние каникулы, — сказал он, — но ходить на занятия ему уже можно. Мы только сейчас приходим в себя от шока. Перед операцией обещали, что длиться она будет минут сорок — сорок пять, а на теле останется маленький незаметный надрез. На самом деле операция длилась вдвое дольше, и мы сразу поняли, что там что-то нехорошо.

 После операции Диму поместили в реанимацию. Туда никого не пускали. Мы стояли в коридоре и не знали, будет ли он жить. Поверьте, это очень страшно. Шов получился большой, и, заживая, он тянет на себя ближайшие ткани. Как пройдет процесс заживления и каким будет в дальнейшем здоровье сына, никому не известно. Мы могли потерять его как до операции, так и после нее…

 Подробнее о произошедшем рассказала Виктория, мама ребенка.

 По ее словам, рвота у сына началась неожиданно в ночь с 23-го на 24 февраля. Днем 23 февраля было все, как обычно, и ничто не предвещало беды: мальчик пришел из школы, поужинал, сделал уроки и в девять вечера лег спать:

 — Ближе к полуночи он проснулся и пожаловался на боли в животе. Несколько раз за ночь у него была рвота. Ранним утром мы вызвали «скорую помощь».

 Фельдшер «скорой», осмотрев Диму, сказала, что есть подозрение на аппендицит, а значит надо ехать на Слободку в областную детскую хирургию. Мы приехали туда в семь утра.

 Врач детского хирургического отделения Анатолий Анатольевич (фамилия в редакции. — Авт.), выслушав фельдшера «скорой помощи», начал осмотр ребенка. Он поинтересовался, чем его кормили накануне. Как только я упомянула о том, что в рационе были макароны с сосиской, врач прекратил осмотр и стал возмущаться. По его мнению, покупные сосиски — это тот продукт, который вообще нельзя употреблять. Любители сосисок должны готовить их сами из мясного фарша в домашних условиях. Он, дескать, даже хлеб не покупает, а печет его сам.

 В чем-то, конечно, я с ним согласна. Сосиски в наше время, как и многие колбасные изделия, далеко не идеальный продукт питания. Но я покупаю их там, где уверена в свежести продукта.

 «Вам надо не ко мне, — сказал Анатолий Анатольевич, — аппендицита у вашего ребенка нет. Он отравился сосиской. Вам надо ехать в инфекционную больницу, там его осмотрит врач-инфекционист». Он записал это в документах, и под вопросом поставил диагноз: острый гастрит.

 По словам Виктории, она стала свидетелем спора двух медиков. Фельдшер «скорой помощи» с диагнозом не согласилась и настаивала на том, что ребенок — пациент хирургии. При этом фельдшер ссылалась на то, что она в прошлом работала врачом-инфекционистом, поэтому уверена: в инфекционной больнице Диме делать нечего. Анатолий Анатольевич возмутился и сказал что-то типа того, если, мол, она так уверена, может написать диагноз вместо него. Он же ставит свой диагноз: на семь утра аппендицита нет.

 Был в этом споре еще один немаловажный нюанс: и у бригады «скорой помощи», и у врача хирургии на тот момент закончилась смена.

 — Я попросила врача направить Диму на анализы, но он не захотел этого делать, — рассказывает Виктория. — Анатолий Анатольевич заявил мне, что его пятидесятилетний опыт работы и осмотр ребенка позволяют ему без всяких анализов сказать, что аппендицита нет.

 «Скорую помощь» я отпустила, решив: если действительно надо будет ехать в инфекционку, доберемся своим ходом.

 Прощаясь, фельдшер «скорой помощи» посоветовала не уезжать из хирургии, а дождаться девяти часов, когда откроется поликлиника. В лаборатории поликлиники можно сделать все анализы быстрее, чем в поликлинике по месту жительства. Кстати, анализы в хирургии делают круглосуточно, и если бы Анатолий Анатольевич дал нам направление, чего он не захотел сделать, анализы были бы готовы еще утром.

 Виктория рассказала, как она, следуя совету фельдшера, ждала с ребенком открытия поликлиники, сидя в больнице:

 — Дима лежал на скамейке. Полтора часа врачи, проходя мимо, не обращали на нас внимания. Видел нас и Анатолий Анатольевич. Он подошел, спросил: чего мы ждем? Упрекнул меня в том, что я, мол, пошла на поводу у фельдшера «скорой помощи», и вместо того чтобы ехать в инфекционную больницу, непонятно чего жду. Сделать анализы он не предложил.

 Через полтора часа сын начал капризничать: у него болел живот и хотелось спать после бессонной ночи. Пришлось вернуться домой, не дождавшись открытия поликлиники. Дома Дима сразу же уснул, а я пошла в аптеку за лекарствами от отравления, потому что поверила Анатолию Анатольевичу.

 Накупив много лекарств, вернулась домой. Сын еще спал. Он проснулся спустя пару часов, ему стало плохо: Дима был красный, температура поднялась выше тридцати девяти градусов, губы побелели и стали лопаться.

 Виктория испугалась и, не зная, что делать, стала звонить родственникам, спрашивая совета. Сестра дала телефон знакомого врача. Врач, выслушав перепуганную мать, посоветовала не сбивать температуру, а срочно ехать в инфекционную больницу. Дескать, шутить с этим нельзя.

 — Мы приехали туда около трех часов дня, — продолжает Виктория. — Врач, молодая женщина, осмотрев Диму, сказала, что у него аппендицит, и что надо срочно ехать в хирургию на Слободку. Я поначалу с недоверием отнеслась к ее словам, подумав: ну какой у нее опыт? Нас-то на Слободке осматривал врач опытный...

 В инфекционной больнице анализы у Димы взяли, но нам сказали, что результаты будут готовы через пару дней, ведь эти анализы специфические, на определенный вид бактерий. Нам же врач советовала не терять время. Выслушав меня, сказала: «Пусть соберут консилиум врачей. Пусть сделают анализы. У ребенка, скорее всего, аппендицит».

 Врач инфекционной больницы вызвала нам «скорую помощь», и мы вновь отправились на Слободку. Вторично за этот день мы приехали в областную детскую хирургию.

 Диму осмотрели, взяли анализы, поставили диагноз и стали готовить к операции. В операционную он поступил около восьми вечера. Закончилась сложная операция после девяти. Диагноз: гангренозный перитонит. После операции два дня ребенок находился в реанимации, затем его перевели в палату. В больнице сын пробыл пятнадцать дней — с 24 февраля по 7 марта.

 Врач, который оперировал, выйдя из операционной, сказал: «Часов шесть вы потеряли». А я в тот момент находилась в состоянии шока. Мне страшно было подумать, что бы было, если бы я дала сыну болеутоляющие лекарства? Мы бы его потеряли… Слава Богу, что я этого не сделала, и не стала сама сбивать температуру.

 Во время лечения у Димы всякий раз начиналась рвота при приеме пищи, и возникло подозрение, что образовались спайки. Но, к счастью, это оказалось не так. На основании многих анализов врачи сделали вывод, что это реакция на большое количество антибиотиков, которые получил организм ввиду сложности операции.

 Случаи рвоты повторялись и дома, после выписки. Мы, наученные горьким опытом, несколько раз ездили в инфекционную больницу на анализы, чтобы быть уверенными в том, что отравления нет. Оттуда ехали на анализы в хирургию. Врачи сказали, что желудочного отравления нет, а плохое самочувствие — результат сложной операции и со временем нормализуется. На целый год Диме расписано лечение. Каждые три месяца ему надо проходить определенные процедуры.

 Вот такая печальная история произошла с нашим ребенком. Слава Богу, что остался жив…

 На мой вопрос, а что же врач — признал ли он свою врачебную ошибку? — Виктория ответила:

 — Нет. Я встречалась с ним, когда состояние Димы нормализовалось. Так сказать, напомнила о себе, о том диагнозе, который он поставил без проведения анализов, но, как это ни смешно, он по-прежнему считает, что в семь утра аппендицита у ребенка не было.

 Рассказ родителей мальчика привел меня, автора этой публикации, в Одесскую областную детскую клиническую больницу. Где же, как не там, можно было найти ответы на возникшие вопросы? Мне, не медику по образованию, неведомо: может ли быть так, чтобы в семь утра аппендицита не было вообще, а в восемь вечера того же дня он появился в гнойной форме? Почему так упорно врач настаивал на том, что анализы не нужны, а для постановки диагноза обошелся только осмотром? Еще любопытно было узнать, как оценивает руководство больницы этот случай.

 О том, что в больнице произошедшее «на слуху», мне стало понятно, как только я объяснила цель своего визита. Главный врач больницы Валентин Андреевич Гудзь был явно расстроен вниманием прессы. Вероятно, ему как администратору вообще было неприятно говорить что-либо о действиях одного из его врачей.

 — Аппендицит, с одной стороны, один из самых простых диагнозов для постановки, с другой — один из самых сложных, — сказал он. — Как и любая болезнь, он имеет разные стадии развития, и на начальной стадии не всегда можно распознать его признаки. Он может маскироваться под пищевое отравление, гастрит, и его симптомы могут проявиться только со временем. Я не оправдываю своего врача, но есть презумпция невиновности. Я за то, чтобы была объективность при рассмотрении любого случая. Мне известно, что родители обратились в правоохранительные органы, и в связи с этим, вероятно, будет назначена какая-то независимая экспертиза. Оценивать эту ситуацию можно будет только после ее результата.

 — Родители понимают, что поставить диагноз непросто, но они возмущены тем, что его поставили не на основании анализов. Насколько это правильно?

 — Есть, безусловно, протоколы Министерства здравоохранения, которые предписывают действия медицинского работника в той или иной ситуации. То, что доктор не направил на общий анализ крови, этим он, в принципе, нарушил инструкцию. Но открою вам маленький секрет: любое воспалительное заболевание приведет к повышению лейкоцитов в крови. Это может быть отит, пищевое отравление, аппендицит, пневмония. Анализ крови — это не тот метод, который позволит точно определить: аппендицит это или нет. Он покажет наличие воспаления, но не место его локализации. Поэтому анализ крови носит, так сказать, протокольный характер. Протокол действительно нарушен, и, вероятно, это станет предметом внутреннего разбирательства.

 — Насколько я понимаю, родители потребуют возмещения материального ущерба. Из-за ошибочного диагноза им пришлось приобрести ненужные дорогостоящие лекарственные препараты, да и лечение гангренозного перитонита значительно дороже, чем обычного…

 — У администратора в бюджетной сфере руки связаны. Мои возможности крайне ограничены. Я могу пожурить врача, строго указать ему, но не более. У меня есть врачи, которые заслуживают большего наказания, чем Анатолий Анатольевич, но закон не на стороне работодателя…

 Заведующий хирургическим отделением больницы детский хирург Вадим Викторович Антонюк тоже крайне расстроен произошедшим. По его словам, о ситуации он знает, разбирался в ней, говорил и с врачом, и с родителями, но принять чью-либо сторону не может, так как ребенка не видел.

 В ответ на мой вопрос, почему, на его взгляд, врач не разобрался, не направил на анализы, а поспешил отправить больного ребенка в инфекционную больницу, заведующий только пожал плечами:

 — Мне трудно сказать, почему. Может, устал после ночной смены. С другой стороны, за сутки к нам поступают от десяти до двадцати детей с болями в животе и рвотой, и это не значит, что у них аппендицит. Даже самый опытный врач от ошибки не застрахован. А впрочем, спросите у него сами. Он будет в пятницу (а это был вторник. — Авт.), у него, как у пенсионера, всего две смены в месяц. Но учтите, после этой смены он уйдет в отпуск…

 С Анатолием Анатольевичем я не встречалась, поскольку не надеялась услышать от него нечто иное, чем то, что он сказал родителям ребенка.

 Заканчивая эту печальную историю, хочу сказать: я, как и медики больницы, за объективность. Но почему в стране, где целую эпоху здравоохранение было бесплатным, а теперь стало платным, и это принято как должное, игра идет в одни «ворота»? Почему требование о возмещении материального ущерба встречает глухое непонимание? Может, потому, что люди не знают, что его можно требовать? А может, потому, что медицина такая сложная наука, в которой никогда не разберется ни один судья?

 Не пора ли менять менталитет? Над так называемыми «благотворительными взносами» не смеется только ленивый. Вдумайтесь: кто осмелится пойти в суд и потребовать назад «благотворительный взнос» за неправильно проведенное лечение? Смешно? Над собой смеемся. Не дураки придумали назвать плату за медицинские услуги добровольным пожертвованием. Пожертвования назад не востребуешь. Неправильность лечения в суде не докажешь. Те, кто столкнулся с этим, знают. Кого миновала горькая чаша — ни от чего не застрахованы.

 Так и живем…

Елена УДОВИЧЕНКО
yug.odessa.ua