Голодомор на Одесщине: на кладбище отвозили и мертвых, и живых

В День памяти жертв Голодоморов вспоминаем, как люди выживали в нашей области в 1932-1933 гг.

«По селу ехала повозка – собирали умерших. И хотели отца забрать. Он распух от голода, сидел возле дома. Он говорит: «Я еще живой!». А ему в ответ: «Так завтра умрешь. Мне что, завтра за тобой одним приезжать сюда?».

Это история Марии Цебрий, заставшей ужасы Голодомора 1932-1933 гг. пятилетней девочкой. Ее семье чудом удалось спастись. Не всем так повезло. Но те, кто выжил, хранят память о замученных насмерть искусственным голодом своих родных. В День памяти жертв Голодоморов попытаемся понять, почему советская власть решила так поступить с украинцами, как боролись за жизнь наши прадедушки и прабабушки в Одесской области, узнаем семейные истории тех, кто сумел выжить и тех, кому в 1932-33 гг. не хватило ломтика хлеба…

Откуда пришел голод?

Год 1930-й. По Украине вовсю шагает коллективизация. В селах образуются колхозы и совхозы. У крестьян силой отбирают скот, землю, инвентарь, несогласных с политикой партии объявляют «куркулями», «врагами народа» и отправляют в ссылку. Официальные СМИ радостно сообщают об успехах коммунистической партии. Между тем с увеличением давления на крестьян активизируется крестьянское движение сопротивления. Только с 20 февраля по 2 апреля 1930 года в Украине прошло 1716 массовых выступлений, из которых 15 квалифицировались как «широкие вооруженные восстания против советской власти». Каждое из них объединяло до двух тысяч человек, которые выступали с лозунгами: «Верните нам Петлюру!», «Дайте другое государство!», «Да здравствует независимая Украина!», «Долой СССР!», «Давайте завоевывать свободу, долой коммуну!». Оружием были вилы, лопаты и топоры. Толпы крестьян с пением «Ще не вмерла Україна» занимались ликвидацией местных органов власти. Партийцы и комсомольцы убегали сломя голову. Привить бунтарям-украинцам трепетание перед советской властью взялись сразу, не теряя времени зря. Если не любить новый режим, так, по крайней мере, бояться его. Это была часть обязательной программы, иначе карточный домик молодого коммунистического государства развалился бы от дыхания тихого ветерка. Потому непокорность взялись выжигать, и это был адский огонь голодной смерти.

Украинские крестьяне выступали с лозунгами: «Верните нам Петлюру!», «Дайте другое государство!», «Да здравствует независимая Украина!», «Долой СССР!», «Давайте завоевывать свободу, долой коммуну!

Власть увеличила нормы и темпы хлебозаготовки, повесив на украинцев непосильное бремя. Украинским зерном грузили вагоны поездов и трюмы судов, а самих украинцев оставляли на произвол судьбы, один на один перед хищной пастью голода. Сначала тех, кто бойкотировал чрезмерную и несправедливую хлебозаготовку, штрафовали: отбирали мясо и картофель. Вскоре это вошло в норму: активисты специальных бригад по заготовке зерна, так называемые «красные обозы», за определенный процент изъятого зерна и продуктов соглашались ходить по домам и не стеснялись отбирать все, что было съедобным. В основном заготовители были вооружены ружьями, те, кому не хватало оружия, справлялись с крестьянами и с помощью палок: активисты заготовки нередко прибегали к насилию и грабежам.

Выжившие с ужасом вспоминали, как активисты вылавливали женщин за волосы, тянули по земле и требовали признаться, где в доме или во дворе находится тайник с продуктами

Сундуки, одежда, посуда, домашние пожитки и инвентарь отбирали у крестьян без вопросов. Особенно это касалось тех, кого было принято называть «зажиточными» и «кулаками». Затем отобранное добро продавали. Такие действия не наказывались, даже всячески приветствовались. Украинским селом шаталось более 110 тысяч добровольцев-заготовителей, нередко привезенных сюда властью, но все же чаще всего набранных из местных, из тех, кто охотно посягал на плоды чужого труда. Выжившие с ужасом вспоминали, как активисты вылавливали женщин за волосы, тянули по земле и требовали признаться, где в доме или во дворе находится тайник с продуктами. Дома, где семьи тайно готовили еду, вычисляли по дыму из печной трубы, считывая информацию: в печи разожгли огонь. Врывались в дом и отбирали не только зерно, а даже еду, готовившуюся на огне. По указанию ЦК ВКП (б) и благодаря поддержке подобных добровольцев хлеб вывозили буквально до крошки. В порту отчаливали корабли с полными трюмами зерна, вместе с тем искусственный голод отбирал жизни миллионов.

Выжигая жизни на Одесщине

Но могли ли эти люди спокойно жить дальше с таким грехом на сердце? Как потом они смотрели в глаза тем, кто выжил, несмотря на смертельные тиски двух самых жутких лет? Каково было выжившим жить близ своих мучителей? Ответы на эти вопросы искали во многих украинских семьях, в частности и в Одесской области. В нашем краю плодородные черноземные земли издавна способствовали образованию богатых крестьянских усадеб. Не удивительно, что множество крестьян остро пострадали от политики коллективизации и намерений «советов» остепенить норовистых украинцев.

Память о тех страшных событиях сохраняют, по сути, в каждом доме в Одесской области. Чтобы не потерять в круговороте лет эту память, из уст в уста передаются семейные истории. А многие и записывают мемуары.

Общественный деятель и писатель-мемуарист Владимир Ущаповский, известный в Одессе под псевдо «Шкипер», решил собрать истории своего роду времен Голодомора. Незадолго до смерти «Шкипер» взялся за систематизацию своего генеалогического древа, создав альбом рассказов, иллюстрированных старинными фотографиями. На примере одного рода можно проследить изменения исторических эпох и познать судьбу людей нашего края. На страницы мемуарного альбома Владимира Ущаповского попали рассказы и воспоминания матери, деда, прадеда…Общественник создал этот альбом с мемуарами для своей семьи, дабы сохранить собственную историю для потомков – не для публикации, не для исследований, но для семейного архива. Однако, «Шкипер» продемонстрировал альбом корреспонденту «048.ua» и рассказал о том, как его род пережил голод. С аккуратно вклеенных пожелтевших фотографий несколько испуганно смотрели крестьяне и представители интеллигенции, и многим из них на судьбе было написано остаться навеки в 1933-ти году.

Грустные, трагические истории хранит род Ушаповских. Чего стоит воспоминание о прадеде Владимира Ущаповского. Был он величайшей души человеком: отдал последний узелок муки большой семье, сам съел мешочек лука, обжег пищеварительную систему и почил с миром, пожертвовав собой ради других. А вот дедушке удалось спастись.

Владимир Ущаповский:

«Деду в 1932 году удалось сбежать с села. Он поехал работать в город. Ему повезло: 16-летнего парня взяли работать в типографию, где выдавали за работу минимальный паек. Работа была вредная – приходилось иметь дело со свинцом (буквы для оттисков были сделаны из свинца). За это давали небольшой паек и немного молока. Для Советского Союза типография имела огромное значение – место, где находило воплощение пропаганда. Благодаря пайку и молоку ему удавалось держаться в то сложное время. А в 1933 году он поступил в педагогический институт. Вот там были проблемы с питанием. Даже смертность среди студентов была. С сел люди, которым удавалось вырваться в город, ходили на улицах, по квартирам, по общежитиям – просили покушать. Работникам заводов и фабрик не выдавали паек – их просто кормили в столовых. Выносить что-либо съедобное строго запрещалось. И в то время дед страдал от голода. Он тогда начал пухнуть от голода и терять сознание. И как-то раз он упал в обморок просто на улице. Его спас один матрос. Привел в чувства и спрашивает: «Ты кто? Студент?». Дед рассказал, где учился. Матрос посочувствовал, так как знал, что студентам жилось очень туго. Кстати, матрос был русским. Он побежал к себе и вернулся через несколько минут со свежим, ароматным, еще теплым хлебом. Матрос нес буханку украдкой, чтобы никто не увидел – наказали бы и его, и того, кому нес гостинец. Мой дед, тогда еще юноша, запомнил этот запах на всю жизнь. И вот этот матрос и эта буханка хлеба спасла жизнь моему деду. Но такие случаи были единичными. Если кто и хотел помочь, то не всегда и удавалось осуществить это».

Матрос побежал к себе и вернулся через несколько минут со свежим, ароматным, еще теплым хлебом. Он нес буханку украдкой, чтобы никто не увидел – наказали бы и его, и того, кому нес гостинец

И историй подобного толка – в каждом доме. Едва ли не каждая семья может создать свою книгу мемуаров ... Вероятно, потому в нашу память вошли две когорты людей: одни – спасавшие голодных, те, кто с милосердием делился последним, а вторые – те, которые отбирали последнее, обрекали на смерть и причиняли боль. Об одних рассказывали своим потомкам с благодарностью, другим же не было прощения в нескольких поколениях.

Владимир Ущаповский:

«Они редко жили после своих деяний в родном селе. В результате своеобразных ротаций они переселялись. Если только их не убивали потомки тех, кто остался в живых. А в опустелые села приезжали «пришлые»: кремлевское руководство переселяли в Украину россиян с центральных губерний. Так они с презрением относились к тем людям, которые отбирали хлеб и мучили. Если выпадал случай, то могли ликвидировать их, «повесить» на них что-то. После подобных случаев их старались переселять, давая работу в других населенных пунктах, или они сами просили руководство об этом. А бывало, что не ждали разрешения, а сами уезжали побыстрее. Этих иродов, обрекавших людей на смерть, отбиравших последнее, отправляли официально «укреплять советскую власть». В Крым часто переселяли. Иногда – на Северный Кавказ. В наших селах уничтожали украинское население и заменяли умерших русскими, которых вывозили с их деревень. Их заставляли бросать свои дома, свой уклад жизненный и гнали сюда, в Украину. И в чужом краю, в вымершем селе им приходилось все начинать с нуля, пускай и на более богатой земле. Можно представить, как и пришлым россиянам было несладко – жить в домах убитых голодом, заживо замученных».

Этих иродов, обрекавших людей на смерть, отбиравших последнее, отправляли официально «укреплять советскую власть». В Крым часто переселяли. Иногда – на Северный Кавказ

Страшное прошлое, воспоминания о тяжелых временах разрушительной ржавчиной покрывали сознание выживших украинцев. Даже при независимой Украине, государства с совершенно другим политическим и экономическим строем, они приберегали в кладовках или на кухнях узелки с сухарями, крупами, солью и спичками – на случай голода, который застанет врасплох. Марии Цебрий во время Голодомора было всего 5 лет, однако детская память сумела сохранить страшные воспоминания.

Марии Цебрий:

«В 1933 году много людей умерло, очень много. Страшная голодовка была. Нас было четыре рота детворы у мамы. Она мешала с молоком перемолотые желуди. Печет! Горькое! Но ели. Потому что хотелось кушать. А потом корова умерла. Отмачивали мясо и ели. Даже шкуру потом съели: мама высушила ее, а потом по кусочку резала и варила, а мы то жевали по чуть-чуть и пили воду, в которой шкура варилась. С сестричкой Верой бродили вокруг по лесам, искали что-то съедобное. Нашли дикую черешню! Какое было счастье! Сестра старше была, забралась на дерево, рвет веточки с ягодами, бросает вниз, а я собираю. Помню, как сейчас: горько-сладкие. Я одну ягодку в рот, а веточку с остальными черешнями за пазуху, чтобы домой принести, и все собираю, собираю… А отец рассказывал: возвращался домой, видит – трава примятая возле рощи. И красные пятна. Пошел посмотреть, а там тело то ли убитой женщины, то ли умершей, но все мягкие части отрезаны, только костомахи остались. По селу ехала повозка – собирали умерших. И хотели отца забрать. Он распух от голода, сидел возле дома. Он говорит: «Я еще живой!». А ему в ответ: «Так завтра умрешь. Мне что, завтра за тобой одним приезжать сюда?». И грузили вот так всех и тогда высыпали в яму на кладбище: кто мертвый, кто живой, кто шевелится, кто пытается уползти… И как только мы не умерли, а выжили после такого, я не знаю. Пусть Бог помилует от такого всех».

По селу ехала повозка – собирали умерших. И хотели отца забрать. Он распух от голода, сидел возле дома. Он говорит: «Я еще живой!». А ему в ответ: «Так завтра умрешь. Мне что, завтра за тобой одним приезжать сюда?

Со временем сопротивление украинцев сошло на нет: после тотальной немощи проголодавшегося тела, после страха еле живого духа пропадало желание бороться. И уже в 1935-м году НКВД докладывает в Москву: странное явление происходит в украинских селах – люди массово заготавливают гробы. Когда крестьян спрашивали, зачем они это делают, объясняли, что ждут нового голода, а чтобы не быть погребенными как попало, то готовятся заранее. Украинцев удалось запугать. Произошел перелом, последствия которого ощутимы до сих пор, как будто тогда еще не все украинцы заготовили себе гробы.

Вместо ароматного хлеба

Зима. Мертвая тишина. Только вода. Который день только вода. Хорошо, когда теплая, если активисты-заготовители не погасили жар в печи. Спички – дефицит и роскошь; по старинке в селах держали жар в печи на протяжении всего дня. А есть воду – это не образная фигура. Наполнишь желудок водой – и уже не так сосет под ложечкой от голода. Зимой, бывало, и снег жевали, и водой запивали... А ноги и живот от лишней водицы еще сильнее пухли. А бывает, найдешь липу или вишню, а если повезет – плоды шиповника, и варишь чай. Несладкий, но лучше, чем сырую воду. Летом и осенью и другие отвары готовили: можно было бы назвать бульоном, если бы не знал, с чего варили этот отвар. А отваривали улиток и пауков, ящериц и змей, а то и мертвых животных. Такие экстремальные бульоны и супы с помощью большего количества калорий помогали накормить голодные рты и продержаться еще день. А мертвая тишина стояла вокруг, потому что в радиусе 30 километров от села поймали и съели всех котов и собак. Охотиться и рыбачить запрещали, но голод все равно вел людей в лес или к водоему. Активисты-коммунисты отлавливали «нарушителей» и брали под арест. Одна надежда только была – на детей. Ловкая ребятня пряталась от заготовщиков, дети выискивали в лесу плоды желудей, каштанов, шиповника, грызуны – чтобы только не саму воду есть...

Охотиться и рыбачить запрещали, но голод все равно вел людей в лес или к водоему. Активисты-коммунисты отлавливали «нарушителей» и брали под арест

Весна приносила надежду тем, кто перезимовал трудную пору. Набухали почки на деревьях; если раньше это воспринималось как сигнал о чуде оживания природы, то теперь почки хватали с деревьев и кушали. Кроны деревьев вновь наполняются птицами, мошкарой. И их поймать – настоящее счастье. Даже червей выловить, вместе со жмыхом или корой из дуба смешать и приготовить какие-то лепешки – это уже шанс увидеть завтра рассвет. Желание жить гнало украинских крестьян даже к аистовым гнездам. Яйца диких птиц во время голода – грандиозная пища. Но голод заставлял даже убивать и съедать аистов – птиц, которые издавна защищаются украинцами, как священные. В украинских селах даже разрушения аистовых гнезд осуждалось обществом. Но голод не знал пощады. Спрятанные где-то во дворе или огороде жернова спасли человека. Ведь только перемолов кору, плоды, семена, зерно, найденное в норках грызунов, получали надежду на приготовление «еды». Часто именно дети, которых коммунисты меньше контролировали, добывали эти довольно фантастические продукты и тогда тайно мололи их в жерновах. С такой муки – если эту массу действительно можно так назвать – пекли такие себе лепешки. Поэтому жернова были сокровищем. Поэтому жернова бригады заготовителей изымали или разбивали, сея в воздухе со звуком дробленого камня безмерное отчаяние.

Только перемолов кору, плоды, семена, зерно, найденное в норках грызунов, получали надежду на приготовление «еды». Часто именно дети, которых коммунисты меньше контролировали, добывали эти довольно фантастические продукты и тогда тайно мололи их в жерновах

А блюда во время Голодомора готовили действительно не для слабонервных. Например, лепешка с запаренной измельченной коры дуба, семян льна и щепотки кукурузной муки. Или крапивный корж, испеченный с ошпаренной кипятком крапивы и одуванчика и запаренного пшеницы. На вкус эти блюда, как опилки. Впрочем, а какими еще могут быть на вкус перемешанные в кипятке дробленые желуди и кора? Или хлебец с тертых каштанов с семенами укропа? Отруби, жмых, горстка зерна – это уже было за счастье. Такое добро можно было выменять на драгоценности или одежду в тех активистов-заготовителей, которые отбирали имущество за проценты. Небольшой паек давали в колхозе, артелях или обществах совместной обработки земли. Однако это был не хлеб и не зерно – в основном жмых, впрочем, и такому пайку крестьяне были рады. Все больше людей добровольно приходили в колхозы, надеясь на небольшие подачки за тяжелый физический труд на благо Советского Союза.

Все больше людей добровольно приходили в колхозы, надеясь на небольшие подачки за тяжелый физический труд на благо Советского Союза

Нашим предкам во время Голодомора так не хватало элементарного – куска хлеба и горсти зерна. Помня о них, с молитвой о душах умерших от голода, украинцы ежегодно в последнюю субботу ноября проводят акцию «Запали свічку пам’яті»: зажигают свечи и лампадки, ставят рядышком свежий ароматных хлеб и колосья. И до сих пор бабушки-прабабушки говорят внукам: черствый ломоть хлеба не выбрасывай – грешно.

Источник: www.048.ua