Его любовью была Одесса

24 октября удивительному режиссеру, прославившему своими постановками Одесский театр музыкальной комедии, исполнилось бы девяносто лет. Старожилы наверняка помнят,

 какой популярно-стью в шестидесятые-семидесятые годы прошлого столетия пользовалась Одесская оперетта. На спектакли «Человек из Ламанчи», «Веселая вдова», «Проделки Ханумы», «Сто чертей и одна девушка», «Целуй меня, Кэт», «Русский секрет», трилогию «На рассвете», «Четверо с улицы Жанны» и «У родного причала» всегда был аншлаг. Эти постановки — творение тогдашнего главного режиссера театра Матвея Ошеровского.
Он родился не в Одессе, начинал свой творческий путь не здесь и последние тридцать лет жил и работал не в нашем городе. В Москве вел актерские курсы в ГИТИСе и Гнесинском училище, был педагогом-консультантом в музыкальном театре «Геликон-опера», ставил спектакли в разных странах. Ему, заместителю главного режиссера Олимпиады-1980, принадлежит идея улетающего в небо олимпийского Мишки (и многие другие новаторства). Но именно с ним связан расцвет Одесской оперетты. Именно нашему театру Матвей Абрамович отдал полтора десятка лет жизни, сделав его в этом жанре одним из самых лучших в стране.
Именно Ошеровский на весь СССР прославил Одессу поставленными здесь первыми постановками зарубежных и отечественных мюзиклов. Преодолевая многочисленные запреты и настойчиво продвигая «непопулярное направление», создал уникальный музыкальный театр, во многом живший по законам «театра Станиславского». И так случилось, что именно Одесса навсегда оставила в его сердце глубокий след. То была любовь и рвущаяся тоска одновременно, обожание и неугасающая боль…
— Мы были первыми в его жизни учениками, — вспоминает народный артист Украины солист Одесского театра музыкальной комедии Владимир Фролов. — Курсом актерского мастерства, набранным в 1964 году на базе местного театрального училища. Занимались в голубом фойе старого театра на улице Греческой. Он взял нас пятнадцати-семнадцатилетними, а в двадцать мы стали артистами нашего театра. Стали не все: нас было больше двух десятков, а остались всего лишь несколько человек...
Матвей Абрамович всегда мечтал иметь свой музыкально-драматический театр. Не театр оперетты, а именно драматический, с музыкальным уклоном. В этом направлении нас и воспитывал. И когда строилось новое здание музкомедии, он мечтал, что старое останется в распоряжении молодежи. Грезил новаторским идеями...
 Со своими учениками Ошеровский ставит «Трехгрошовую оперу» Фридриха Брехта. На этот удивительный спектакль публика буквально ломилась. Через много лет Мастер скажет: «…В этом успехе, должно быть, и «таилась погибель моя». Не скрывая своего предпочтения к молодым дарованиям, он вызывает ревность старшего поколения артистов. Затаив обиду, они решают избавиться от главного режиссера...
— Учитель рассказывал, как попал в Одессу, — продолжает Владимир Фролов. — После его ухода из Краснодарского театра, где ему «шили» аморалку из-за какой-то женщины, тогдашний министр культуры СССР Екатерина Фурцева предложила ему стать главным режиссером Одесской музкомедии. Он, тогда уже заслуженный артист РСФСР, дружил со многими именитыми людьми. В их числе спортивный комментатор Николай Николаевич Озеров. И вот, находясь у него дома в компании Сергея Бондарчука, Алексея Баталова, Григория Чухрая и других знаменитостей, Матвей Абрамович рассказал о предложении Фурцевой. Друзья посоветовали согласиться.
Согласиться, но чтобы завоевать город, непременно создать хороший чисто одесский спектакль. Ошеровский сделал это — появилась чудесная трилогия об Одессе, постановки «На рассвете», «Четверо с улицы Жанны» и «У родного причала». Автор либретто Плоткин, музыку к двум спектаклям написал Оскар Сандлер, к третьему — Василий Соловьев-Седой. «У родного причала» Ошеровский ставил еще и в Софийском музыкальном театре имени Македонского — болгарские актеры приезжали к нам, играли эпизоды на своем языке.
В те непростые времена ему удалось добиться того, что Одесская музкомедия ничем не уступала зарубежным театрам. С ним работали молодые талантливые артисты Евгения Дембская, Семен Крупник, Маргарита Демина, Юрий Дынов, Людмила Сатосова, Михаил Водяной. Когда одесский театр выезжал на гастроли, попасть на его спектакли было столь же проблематично, как и на Таганку или в Ленком.
— Я начинала в балете Оперного театра — совмещала с учебой в училище, — рассказывает заслуженная артистка Украины Виктория Фролова, супруга Владимира Фролова. — И когда меня приняли солисткой в музкомедию, была совсем еще юной девушкой.
Помню, как впервые его увидела. Шла на репетицию в балетный зал. Чтобы попасть туда, нужно было пройти амфитеатр зрительного зала. А там репетировали спектакль «Сто чертей и одна девушка». Вижу: какой-то очень темпераментный мужчина с животиком небольшого роста бегает, что-то показывает актерам... Он громко на них кричал, но те абсолютно не обижались. Более того, были довольны вниманием главрежа.
Ко мне неоднократно подходили Юрий Дынов и Михаил Водяной и говорили, мол, в спектакль нужна субретка. А я тогда страшно шепелявила! Понятно, ни о каком пении и не помышляла. Матвей Абрамович однажды меня вызвал: «Сколько балерина танцует?! Двадцать лет — и пенсия! А ты будешь играть характерные роли. Уже в семнадцать лет сыграешь Лизу в «Марице». Действительно, на первом курсе в училище уже исполняла все эти роли. Возраст героинь соответствовал моим реальным годам. Теперь такого нет! Матвей Абрамович оказался прав...
— Он был необыкновенным Мастером, — продолжает Владимир Фролов. — Такой маленький, яркий, жирный (не по объемам, а по сочности!) выбегал на сцену и все показывал сам — от небольшой роли до большущей. Проигрывал от и до! Пока сам не сыграет, никому не давал работать. В итоге получалось, что на сцене присутствовали полсотни таких ошеровских...
Его идеи поражали. Например, в спектакле «Проделки Ханумы» мы с Викой играли Котэ и Сону. Главреж придумал вот что: я выбегаю из бани обнаженный, лишь замотанный в простыню. Сона кричит: «Котэ, ты откуда?». Моя реплика: «Я — из бани!». И начинаем петь, заматываясь и разматываясь в эту простыню. Такой себе сексуальный дуэт! Матвей Абрамович требовал от актеров максимальной отдачи во всем. Так, с нами репетировал один молодой артист, будущий дублер Котэ. Ошеровскому не понравилось, как он смотрит на Сону. «Ну что ты на нее смотришь? Ты когда-нибудь детей делал?» — закричал он. Растерявшись, под общий хохот парень ответил: «Ну я же не глазами их делал…».
Помню, меня назначили на роль Кости в «Одесских лиманах» — в спектакле участвовал сам Семен Крупник! Что-то у меня не получалось... Дело в том, что в театре в параллельном режиме ставили и другой спектакль — «Сильва», где я играл Бони. Мне, естественно, хотелось исполнить обе роли. Ошеровский возмущался: «Иди в свое козье болото! Я его назначаю в спектакль вместе с Крупником, а он ходит в это козье болото! Бони ему нужен…» (смеется). Мои вялые возражение типа «это же классика» ни к чему хорошему не приводили. Учитель не очень-то к ней тяготел и поставил всего два классических спектакля — «Веселая вдова» и «Прекрасная Елена». И оба, из-за нестандартного подхода, были приняты неоднозначно.
В первом на героинях были мини-юбки, а у Дынова, игравшего графа, — борода Хемингуэя. Во втором спектакле (либретто Рацера и Константинова) Матвей придумал нестандартный ход — ведущую. Эту роль исполняли поочередно Галя Грачева (заслуженная артистка Украины Галина Грачева, жена Матвея Абрамовича) и моя Вика. По задумке главрежа, оркестр находился не в яме, а восседал прямо на сцене, посредине которой — огромная кровать Елены и Париса. Прямо в постели они поют любовные арии, а дирижер, стоя над ними, палочкой им в такт «помогает». Эдакий наставник-любовник. Из-под земли (из оркестровой ямы) поднимались темные силы…
В общем, подобного решения «Прекрасной Елены» ни один театр мира не предлагал. Ни до того, ни после. Текст к постановке написали наши кавээнщики Георгий Голубенко, Леонид Сущенко и Валерий Хаит. Так получилось, что Ошеровский не согласовал это с Борисом Рацером и Владимиром Константиновым. В результате разразился грандиозный скандал, ставший прелюдией к уходу Ошеровского из театра.
Матвей Абрамович был человеком взрывным, но отходчивым. Наша первая стычка произошла, когда я был шестнадцатилетним студентом первого курса. Мы с ребятами стали свидетелями выпуска спектакля «На рассвете». На премьеру попасть было невозможно. Мой друг очень хотел посмотреть, а я не знал, как решить этот вопрос. Вызвался помочь мой сокурсник Валька. Сказал, что подойдет к Ошеровскому и все устроит. Действительно, устроил. Говорит, мол, заводи друга, но при этом ни слова, о чем беседовал с Ошеровским. Я, простой парень, подошел к Матвею Абрамовичу: «Спасибо, это мой друг с Пересыпи…». Он как заорет: «Ах, вы мерзавцы! Вон отсюда!». Оказывается, Валька ему нагородил, что какой-то мальчик, приехавший из Сибири, хочет посмотреть спектакль, но не может попасть в театр (смеется).
Эксцентричный самородок, гениальный режиссер, он опередил свое время на несколько десятилетий. Ослепленный творческими идеями, стремился вперед — к новым постановкам, нестандартным мизансценам. Простенький костюм на полноватой фигуре мог ввести в обман — люди, не знавшие его в лицо, при случайной встрече никогда бы не догадались, что этот скромно одетый мужчина известнейший режиссер.
— При всей своей талантливости он был очень прост, — утверждает Виктория Фролова. — Например, на банкетах сидел со всеми на равных. Пел вместе с нами. Его все любили. Когда он кричал, мы делали вид, что перепуганы, но на самом деле, его никто не боялся. Только обожали. Такие самородки, как он, бывают крайне редко. У других нет мотора...
— Матвей Абрамович очень любил футбол,
— улыбается ее супруг. — Аналогичное увлечение было у Михаила Водяного. Случались курьезы. Приехал в гости к Ошеровскому Николай Озеров. Сидит в зале, смотрит спектакль. В этот же день на стадионе с кем-то встречался «Черноморец». Внезапно останавливается спектакль, и Водяной интересуется: «Николай Николаевич, как сыграли?». Озеров вынужден подняться и огласить результат игры. Зал аплодирует, и спектакль продолжается.
Ведь и Озеров, и Ошеровский, как москвичи, болели за «Спартак». Но в Одессе Матвей, естественно, отдавал предпочтение «Черноморцу». Ходил на матчи, на которые у него всегда имелись контрамарки. Бывало, на репетиции оставался недовольным кем-то из артистов, подзывал его: «Ты сегодня провинился, пойдешь со мной на футбол» (смеется).
Он был очень дружен с Утесовым и с его дочерью Эдит. Помню, мы заканчивали москов-ские гастроли спектаклем «У родного причала». Присутствовали космонавты Терешкова, Шаталов, а также Утесов. По окончании постановки они зашли за кулисы.
Наш шутник Алоин, зная о том, что Утесову очень нравилось, когда оркестр играл в ритме пьяно, подошел к мэтру и попросил: «Леонид Осипович, вы можете подойти к дирижеру Ивану Иосифовичу и сказать, что у него в оркестре пьяно?». Утесов подошел: «У вас сегодня так пьяно в оркестре…». Бедный главный дирижер чуть в обморок не упал…
Стоит сказать, что партийные бонзы любили захаживать в Оперетту. Но за внешней симпатией к искусству — полное отторжение любого новаторства, ненависть ко всем, кто «высовывался». Так, существовала отработанная система уничтожения талантливых режиссеров. До вступления в должность Ошеровского «под нож» попал предыдущий главреж Изакин Гриншпун. Мало того, что некоторые постановки Ошеровского затрагивали неоднозначные для того времени темы, так сам главный режиссер был сыном «врага народа». Все это удачно «сплелось» с недовольством части театральной труппы. И главрежа обвиняли в идейно-политических просчетах в воспитании молодежи, нелицеприятных высказываниях в адрес партийных властей и в прочей «антисоветчине».
 — Возможно, некоторым артистам не по духу был норов Матвея Абрамовича и возник конфликт, ревность — в итоге решили убрать Ошеровского, — говорит В.Фролов. — Делали это дважды. Первый раз в 1968 году. Тогда мы, пацаны, только пришли в театр и вместе с ныне покойной солист-кой балета Людой Васиной ходили к первому секретарю обкома Михаилу Синице. Говорили, как было: «Мы только окончили училище. Мы его ученики, он нам нужен...». Тогда отстояли его. Надеялись, что Ошеровский будет с нами работать, а он отдал предпочтение другим... В итоге они его и «съели»…
В упомянутой трилогии об Одессе играл великолепный Михаил Водяной: в постановке «На рассвете» Мишку Япончика, в «Четверо с улицы Жанны» Стасика-подпольщика, «У родного причала» Гаркушу. Собственно, Ошеровский никогда не скрывал, что названные вещи сделаны под Водяного. И конфликт возник именно со всенародным любимцем, виртуозно исполнившим роль Попандопуло в музыкальном фильме «Свадьба в Малиновке».
По мнению очевидцев тех событий, бесспорно выдающийся артист Михаил Водяной стремился к безраздельной власти, к которой главный режиссер его, разумеется, не допускал. Коллектив раскололся.
Из интервью Ошеровского одной из газет: «У Водяного были свои принципы, свои взгляды на театр, совершенно противоположные моим. Меня он органически не переваривал… Группа артистов, заручившись поддержкой свыше, подготовила партсобрание. Они думали, что я буду бороться. А я не боролся. Я сказал: «Мне вас жалко. Уйду, а вы остаетесь». Повернулся и ушел. Водяной крикнул вслед: «Вы посмотрите, он повернулся к нам своим толстым задом — вот весь его характер!».
Заслуженная артистка РСФСР Людмила Сатосова вспоминала: «…гениальный Леонид Утесов называл Мишу полпредом Одессы в Москве. Но Мише этого показалось мало. Он очень хотел стать директором и худруком Музкомедии и добился своего — убрал Матвея Абрамовича Ошеровского… В том собрании я не участвовала, в худсовете не состояла, потому что не поддерживала Мишу. Он прекрасно знал, что я никогда не вмешивалась в подобные дела, меня интересовало только творчество. А Ошеровского очень жаль: он отличные спектакли ставил для своего звездного ученика Миши Водяного, который впоследствии изгнал своего учителя из театра. Конечно, обидно...».
— Заканчивался декабрь 1976 года, — рассказывает Владимир Фролов. — Я собрался поехать за елкой и сказал об этом Ошеровскому. Он попросил, чтобы купил ему тоже — у него времени не было. Быстро съездил, вернулся в театр, но в кабинете Матвея уже не было, стал искать его... Слышу в фойе какие-то голоса, открываю — идет собрание, люди из райкома… Ко мне вышел перепуганный актер Боря Никитин: «Зачем тебе Матвей Абрамович?». Говорю, мол, очень нужен. Ошеровский вышел. «Елку вам купил. Куда деть-то ее?» — спрашиваю его. «Завези мне домой, пожалуйста», — попросил он. И вернулся на собрание, ни слова не проронив и ничего мне не объяснив. Елку, разумеется, завез: за-ехал на Гаванную угол Дерибасовской, вручил Гале, поздравил с наступающим... И только на следующее утро, придя в театр, узнал, что на том самом собрании Ошеровского освободили от занимаемой должности. Получилось, что преподнес ему подарок по случаю снятия, на Новый год… В театр пришла Галя, забрала портрет мужа…
Через месяц собралось партбюро, меня вызвали как заместителя комсорга. Стали расспрашивать об Ошеровском. Я пояснил, мол, плохого сказать ничего не могу — мой педагог. На это кто-то из актеров огрызнулся: «Чему он тебя научил, твой педагог?!». Вот так все закончилось…
Да, он сложным был человеком, в чем-то даже непредсказуемым при всей своей доброте. Но его следовало принимать таким, каким он был. Талантливому человеку многое прощается… Более того, убежден, что Водяной и Ошеровский — две незаурядные личности — могли бы абсолютно спокойно сосуществовать, органично дополняя друг друга. Однако вокруг них были люди, которым этого уж очень не хотелось, присутствовала элементарная зависть. Они их сталкивали...
После своего снятия Матвей Абрамович год работал в Одесском русском театре, а затем уехал в Москву. Начинал с нуля. Преподавал в Гнесинском училище, потом — в ГИТИСе, стал профессором. Получил «погоны» народного артиста России. Ему, кстати, присвоено и третье звание — заслуженный деятель искусств Грузии, он ставил великолепные спектакли в Тбилиси. Но своего театра у него больше не было. А он все мечтал… Помню, на его пятидесятилетие наш курс преподнес ему фужер с надписью: «Разбить на пороге нового театра». Так он и простоял у него до смерти, так и не разбил его…
— «Прекрасная Елена» было потрясающим решением, но у некоторых этот спектакль стал бельмом на глазу, — говорит Виктория Фролова. — Мол, почему дирижер на сцене, оркестр на сцене… В газеты посыпались критические статьи, прицепились к замечательному спектаклю — последнему, который он у нас поставил.
Когда он ушел, казалось, что солнце закатилось. Он нас зажигал, подпитывал, как батарея… Он очень любил Брехта. Мечта ставить его произведения осуществилась на нашем курсе («Трехгрошовая опера». — Авт.). Наш однокурсник сделал Брехта из дерева и подарил Матвею Абрамовичу. Подарок стал для учителя талисманом — всегда висел у него на стене. Когда он ушел, я зашла в ка-
бинет главрежа — Брехта не было. Сердце дрогнуло…
— Наша первая встреча состоялась в семидесятых годах в Москве, — рассказывает сотрудник музея Одесского театра музыкальной комедии Фаина Мушкатина. — Я работала в бюро путешествий, была в командировке, и на улице Горького зашла на Центральный телеграф. Там увидела говорящего по телефону мужчину, которого сразу узнала. Это был Матвей Абрамович Ошеровский. Он общался, кажется, с женой. Был чем-то сильно возмущен, горячился... Потом открыл стеклянную дверь телефонной будки (я стояла рядом, ожидая своей очереди к автомату) и громко потребовал: «Дайте пятнадцать копеек!». Я поняла, что у него закончились деньги, сразу же протянула несколько монет. Закончив разговор, он попросил меня подождать — разменял деньги и сразу отдал мне. Мы перекинулись несколькими фразами. Узнав, что я из Одессы, он разволновался еще больше, пригласил меня в ресторан — видно, ему очень нужно было с кем-то поделиться своими бедами. Около часа рассказывал, как недоброжелатели приехали в Министерство культуры и наговорили о нем кучу гадостей…
Гадости на Ошеровского выливали ушатами. В Московский горком партии поступали «сигналы», за которые в те годы можно было запросто угодить «в места, не столь отдаленные». «Разоблачительные анонимки» поступали в советскую столицу даже тогда, когда Матвей Ошеровский уехал из нашего города.
— Он приехал в Одессу спустя много лет, в 1997 году, на первый Международный конкурс артистов оперетты и мюзикла имени Михаила Водяного, через десять лет после смерти своего знаменитого ученика. Ошеровского пригласили стать председателем жюри, и он не отказался, — вспоминает Владимир Фролов. — Второй раз он возглавил этот же конкурс в 2004 году.
Приехав тогда в Одессу, он вновь встретил Фаину Марковну Мушкатину, ту самую девушку, одолжившую ему несколько «пятнашек». Прошло больше двадцати лет, и в представленном ему завлите театра (коим тогда работала Ф.Мушкатина) московский гость старую знакомую не признал. Но позже постучался в ее кабинет и попросил архивные материалы о своих спектаклях. Долго рассматривал старые газетные публикации, перебирал пожелтевшие фотографии...
— В нем все бурлило, он никак не мог успокоиться, все досадовал: «Предательство!» — продолжает Владимир Фролов. — Я ему говорил, чтобы он успокоился, мол, прошло много времени — пора забыть. Не смог, не получилось.
В январе прошлого года мы с Викторией были в Москве. Позвонили ему — хотели повидаться, но уже очень серьезно болела его супруга Галя. Не увиделись. Через месяц ее не стало… Смерть любимой женщины его подкосила. Она была младше на двадцать один год, а ушла раньше…
Они прожили вместе тридцать пять лет. Ему было очень тяжело без нее: за два месяца — три инсульта. Но даже умирая, Ошеровский думал об Одессе, постоянно грезил театром.
Позже женщина, которая досматривала его, рассказала: перед самой смертью он, впав в агонию, кричал: «Позовите мне труппу театра!». Выкрикивал фамилии актеров, работавших в те старые, самые яркие годы…
Он умер 12 мая 2009 года. Тело кремировали. И согласно завещанию, прах поделили на две части: одну захоронили в Москве — в могиле, где покоятся его родители и супруга, другую отправили в Одессу…
Перед смертью Матвей Абрамович хотел, чтобы его частица покоилась в черноморском городе. В случае отсутствия средств, если театр не сможет исполнить его желание, по-
просил развеять пепел над морем.
Большую помощь оказали городские власти. Соседка Ошеровского (по одесской квартире) посодействовала с местом на Втором городском кладбище. Средства на памятник собирали всем миром. Деньги давали все: его бывшие ученики из Одессы и живущие ныне за рубежом, рабочие сцены и гримеры, часть суммы была выделена из фонда театра. На стеле написано: «Народный артист Украины и России, профессор. От благодарных друзей, учеников и коллег».

Лариса КОЗОВАЯ.
yug.odessa.ua

Из досье «Юга»
Театральный режиссер, актер народный артист России и Украины Матвей Абрамович Ошеровский родился 24 октября 1920 года. Окончил актерские и режиссерские курсы ГИТИСа и аспирантуру. Его дебют состоялся в Харьковском украинском драматическом театре имени Шевченко — актерский (в роли Олега Кошевого в спектакле «Молодая гвардия») и режиссерский (спектакль «Вас вызывает Таймыр» по пьесе А.Галича и К.Исаева).
Главный режиссер Воронежского театра музыкальной комедии, позже — Краснодарского театра музыкальной комедии, затем Одесского театра музкомедии (в 1962—1977 годах), где он поставил около тридцати спектаклей. Заместитель главного режиссера Олимпиады-1980 в Москве. Профессор ГИТИСа.
Скончался в Москве после обширного инсульта 12 мая 2009 года на восемьдесят девятом году жизни.