Жители села губернатору Матвийчуку и ему подобным: Вы задами поприлипали к своим мягким креслам

«Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ, — сказал он, — самое страшное — жить, как мы живем сейчас. Все пишите. Как говорю, что видите — так и пишите. И меня называйте без всяких псевдонимов. А господам Матвийчуку, Царькову, Гриневецкому, Кармазину, Цушко…

— кто там еще у нас очень любит народ? — я вот что скажу: кто вам не дает приехать к нам в село и увидеть все своими глазами? Вы задами поприлипали к своим мягким креслам. У нас даже районные начальники не ездят по селам. А если кто и сподобится, то общается  исключительно со своими однопартийцами. И показывают ему все только в лучшем виде. Простой селянин с его проблемами никому не интересен».

С фермером Александром Красножоном я познакомилась на Одесской киностудии. Вот уже четвертый год Александр Васильевич работает здесь электриком. На работу выходит сутки через трое, зарплату получает маленькую, в город ездит из села Буценовка Раздельнянского района на электричке.

И зачем это ему, фермеру-то? Неужели в своем фермерском хозяйстве нечего делать? Оказалось, работает Красножон по своей изначальной основной специальности, чтобы заработать хоть какие-то деньги на семью. Нынче сельскохозяйственный труд в Одесской области настолько убыточен, что не покрывает даже расходов на воспроизводство. Как говорит Красножон: «Хочешь зарыть деньги в землю, займись сельским хозяйством».
Меня этот человек поразил своим умудренным взглядом на жизнь,  начитанностью, страстностью речи, в которой по-южному сочно перемешаны русские и украинские слова. Беседовать с ним было одно удовольствие. Вот только разговоры наши все больше получались с надрывом и горечью, с недоуменным подтекстом «как же мы позволили довести себя до жизни такой?» и истертыми за века вопросами «кто виноват?» и «что делать?».

По приглашению Александра Васильевича я неоднократно приезжала в Буценовку. Общалась с некоторыми из пяти местных фермеров, расспрашивала местных жителей, приставала с вопросами к председателю сельского совета, бродила по селу и околицам, фотографировала…  А под конец разрыдалась. Такого со мной в моей газетной работе еще никогда не бывало, я вообще-то не из слезливых. На этот раз сдали нервы. От увиденного, от безысходности, от вечного вопроса «что делать?», на который ни я, ни мои новые знакомые из Буценовки ответа не нашли.
Чем окончился «шлях Ленина»

На землях, объединенных Буценовским сельским советом, раскинулись пять сел: Буценовка, Карповка, Кузьменково,  Миллиардовка и Новодмитровка. В советское время они входили в знаменитый колхоз «Шляхом Ленина», возглавлял который не менее знаменитый в области Борис Кондратьевич Наливанный. Его именем сегодня названа центральная улица Буценовки — несмотря на сопротивление районных властей, селяне во главе с председателем сельсовета Петром Хилобоком все-таки добились увековечения памяти своего замечательного земляка.

И ведь есть за что. Был колхоз «Шляхом Ленина» миллионером. Кроме тучных полей, на которых выращивались и зерновые культуры, и овощи, хозяйство владело садами и богатыми животноводческими фермами. Приведу цифры, которые сегодня кажутся фантастикой: в Буценовке дойное стадо насчитывало двести пятьдесят коров, в Карповке — сто семьдесят коров и пять тысяч голов свиней, в Новодмитровке — триста восемьдесят коров и тринадцать тысяч свиней, в Кузьменкове — пять тысяч уток, в Миллиардовке — пять тысяч кур и десять тысяч цыплят.

Было в колхозе шестьдесят восемь автомобилей, пятнадцать комбайнов и двадцать тракторов. Была организована специальная тракторная бригада, с двумя ангарами, ремонтной мастерской, садом, столовой и баней. Огромный колхозный ток еле вмещал собранное во время уборочной кампании зерно. В Буценовке работали лучшие в районе мельница и маслобойка. Был загружен переработкой овощей и фруктов колхозный консервный завод, продукцию которого охотно закупали даже в Сибири.

А если прибавить к этому и настоящий сельский дворец — Дом культуры, с его культработниками, духовым оркестром, кружками, художественной самодеятельностью, кино и танцами по выходным, отличную школу-восьмилетку и расположенный рядом тоже лучший в районе построенный в середине шестидесятых годов круглосуточный детский сад, в котором дети из окрестных сел полностью содержались за счет колхоза, то получится картинка, очень напоминающая старые жизнерадостные советские фильмы — то ли «Свинарка и пастух», то ли «Кубанские казаки».

Но ведь это было, на самом деле было! Сегодня о прошлом обилии и богатстве колхоза «Шляхом Ленина» напоминают сохранившееся здание Дома культуры, облезлая скульп-тура Ильича на фоне двухэтажных развалин колхозного детского садика и исторические камни на месте консервного завода, тракторной бригады… ну и так далее. Ныне из колхозного добра в селах не осталось ничего. Ни-че-го! Это трудно представить, пока не увидишь своими глазами. Я видела.
До основанья, а затем…
— Была страна — был порядок, — говорит Александр Красножон. — Сельский народ никогда не роскошествовал. Но никогда и не нищенствовал так, как сейчас. Даже когда в колхозе не платили зарплату, люди жили нормально, потому что колхоз давал и зерно, и топливо, можно было взять кусок мяса, молоко, сливки. Сельский труженик считался уважаемым человеком — государство было заинтересовано в том, чтобы он трудился как можно лучше.
Сейчас мы никому не нужны. Наша Буценовка выживает за счет железной дороги — люди хоть имеют возможность устроиться на работу в городе. Утром и вечером — как крестный ход — народ валит на электричку и с электрички. А десять-двадцать километров от магистрали — все, приехали, мертвая земля,  вымирающие села.
— Александр Васильевич, как же случилось, что богатейшее хозяйство оказалось разоренным?
— Сначала случилась перестройка. Потом независимость Украины.  Колхозы никто не отменял, и они бы выжили, если бы в девяностых годах не началось распаевание хозяйств, санкционированное из Киева. Вместо колхоза «Шляхом Ленина» организовали коллективное сельскохозяйственное предприятие «Колос», которое потом преобразовали в общество с ограниченной ответственностью, а в 2004 году обанкротили…
О пресловутом распаевании в Буценовке сегодня вспоминают с содроганием. Тогда казалось, что наступает новый капиталистиче-ский порядок, эра частных хозяев и самостоятельных крестьянских хозяйств. Делили все: трактора и комбайны, мельницу и станки из ремонтной мастерской, из колхозного «общака» уплывали свиньи, куры, автомобили, раздавались консервный завод, сеялки, веялки, сенокосилки, даже административное здание сельского совета пошло на паи.

Этот остервенелый дележ очень напоминал большевистскую экспроприацию, когда людьми правили хищные инстинкты и яростная ненависть к богатым согражданам. Только сейчас все происходило с точностью до наоборот: лозунг «Грабь награбленное!» у нас сменил девиз «Це моє!», а ненависть сконцентрировалась на отжившем советском строе.
Каждый норовил отхватить свой кусок бывшего общего добра, не очень задумываясь, что он с ним будет делать. Вот и получилось, что вскоре большая часть полученного при распаевании имущества  была распродана. Надо ведь было на что-то жить в отсутствие колхоза. Даже консервный завод новые частные хозяйчики продали. Только не целиком, а на слом, под строительные материалы.

Здесь бы и проявиться новому независимому государству, показать дальновидность и стратегическое мышление, вразумить народ и подсказать, как сохранить сель-ское производство в муторный  и непонятный переходный период. Куда там! Государственные мужи делили власть, рассуждали о «европейском выборе» Украины, а некоторые и наживались под шумок. Благо было что делить и распаевывать.
Когда я спросила, раздали ли в Буценовке по сельским дворам дойное коровье стадо, ни председатель сельсовета, ни фермеры не захотели рассказывать подробностей. Отводили глаза, вздыхали, отмахивались рукой, что, естественно, еще больше разожгло мое любопытство. И не зря. Другие жители села рассказали, что на колхозное стадо положил глаз один из высоких государственных начальников, который хотел передать всех коров своему человеку. Когда сельская громада воспротивилась аппетитам чиновника, было искусственно сделано так, что животных на молочной ферме стало нечем кормить.

По словам селян, от голодного мычания двухсот пятидесяти коровьих глоток хотелось повеситься. Это продолжалось день и ночь, целую неделю, никакие обращения в район и область результата не возымели, и коровы начали дохнуть. Страшной голодной смертью погибло более ста животных. Но государственный чиновник в результате добился своего.
— А что стало с колхозной землей, — спрашиваю я у Красножона, — она ведь продолжала оставаться в государственной собственности?
— При распаевании землю поделили на три части, — рассказывает Александр Васильевич. — Колхозные паи, государственный запас  и государственный резерв. В 1991 году вышел Закон Украины «О фермерском хозяйстве», в соответствии с которым фермерам полагались земли из государственного запаса. На фоне бешеного развала колхозов казалось, что фермерство может спасти положение. При государственной программе развития фермерства, которая тогда громко декларировалась, и при серьезной работе, что называется, «на себя» можно было надеяться на экономическую независимость. Так тогда казалось. И это для меня стало определяющим.
Хозяином на земле
— Родом я из села Красный Кут  Ширяевского района, потомственный крестьянин, но работать после армии пришлось в Одессе на автосборочном заводе, — рассказывает Красножон. —  Нас, сельских, специально посылали на курсы комбайнеров, а потом — на помощь колхозам в уборочную страду, как тогда повсеместно практиковалось. Осенью 1978 года я попал на сельхозработы в Буценовку, влюбился в молоденькую учительницу Валентину Адамовну и остался здесь навсегда. В Буценовке у меня семья, дом, хозяйство — все. Но в Одессе продолжал работать до начала девяностых. Так уж вышло.

Судя по подворью Александра Васильевича, хозяин он рачительный и умелый. В хозяйстве всего с избытком: в  загоне несколько упитанных хрюшек, повизгивают поросята, большое количество разномастных кур во главе с ярким красавцем петухом, телка, немало ульев на заднем дворе, одних собак пять штук, в доме тесно от бытовой техники…
— Все делите пополам, — смеется Красножон. — С нами сейчас живет семья сына Романа. Они пытаются строиться. Когда закончат строительство дома при нынешних ценах и подорожаниях, неизвестно. Вот и собрались все под одной крышей: я, супруга, сын Володя — инвалид детства, Рома с  женой и ребенком. Тесно, шумно, все барахло в двойном количестве, их и наша живность перемешалась... Ничего не поделаешь — надо потерпеть.
— А где ваше фермерское хозяйство?
— Мы с сыном занимаемся только зерновыми культурами: ячмень, пшеница, иногда подсолнечник — год на год не приходится. В этом году сеяли ячмень.
— Сколько земли у вас под посевами?
— Тридцать гектаров.
— Это много или мало?
— Достаточно (смеется). В Буценовке нас пять фермеров, да в Новодмитровке двое — это все по нашему сельсовету. У некоторых и по полсотни, по сотне гектаров в обработке имеется. Но  справляются все своими силами, работников не нанимают. В фермерстве по нынешним временам не до жиру, быть бы живу, как говорится.
— А с сельхозтехникой как?
— Тоже по-разному. У меня в хозяйстве два стареньких грузовичка и такой же ветеран «Форд». Другие были в состоянии приобрести и трактора, и комбайны. Тоже не новые, а те, что селяне начали срочно сбывать после распаевки. Все зависело от начального капитала. Я, оторвавшись от городской жизни, начинал с нуля. Было ужасно трудно, но безумно хотелось доказать, прежде всего, себе, что могу быть хозяином на земле. Вот только эти иллюзии развеялись довольно быстро.
— Не справлялись с сельским трудом?
— Да нет. Нас поставило на место государство. Как-то так вышло, что рыночная экономика с самого начала стала распространяться у нас только на дельцов и продавцов. Производителю все время диктовали сверху, что и почем продавать. И когда в 1992 году еще нераспаеванные колхозы отказались сбывать зерно по дешевке, власти сделали карательным инструментом топливо.

До этого солярка стоила десять-двенадцать копеек за литр. Помню, президент Кравчук и премьер-министр Фокин приезжали в Одессу разбираться со строптивыми председателями колхозов, но ничего не добились. И так с ценами на зерно получилось по всей Украине. Тогда государство придумало, как нас укротить. Оно значительно, во много раз подняло стоимость горюче-смазочных материалов и предложило тонну солярки за десять-двенадцать тонн зерна. Это называлось бартер.

Хлеборобам ничего другого не оставалось, потому что больших денег на приобретение топлива ни у кого не было. Однако скоро стало ясно, что такой бартер — это просто петля на наших шеях. Сельхозпродукция превратилась в ничто. Топливо сожрало труд селян. Именно поэтому коллективные хозяйства сделались непродуктивными и стали быстро разваливаться. А мы, фермеры, из-за своей изначальной неплатежеспособности оказались самым слабым звеном в аграрном производстве.
Волею государства нас сразу поставили на колени, и в таком положении не только мы, но и все сельское хозяйство Украины остается до сих пор…

Елена МАРЦЕНЮК.
(Окончание следует).

yug.odessa.ua